Снова буду мамой. Часть 11. Роды
Рожать мне предстояло снова на Новый год. Мы уговорились, что я сразу звоню Любимому, как только что-то почувствую.
Перед Новым годом все мои знакомые просто сбились с ног, выясняя, не родила ли я. Всем почему-то хотелось, чтобы ребеночек родился в Новом году.
После Нового года ждать оставалось недолго, все, наконец, обо мне забыли, и я почувствовала облегчение.
Ко мне приехал погостить мой папа. Они ходили с Ярославом на елки, и я полдня проводила дома одна, коротая время за вязанием.
Мне запрещалось много пить. Я завела себе миниатюрную чашечку. Я вязала десять сантиметров полотна, за это время просматривала одну серию какого-нибудь фильма. Проходило полтора часа, и я позволяла себе чашечку почечного отвара вместо чая.
Все было готово к предстоящим родам.
Я составила план, кто, куда, в какой день и во сколько едет, что везет, куда звонит.
Любимый должен был привезти приданое для малютки и вместе с моим папой должны были переставить мебель в комнате, чтобы разместились кроватка и пеленальный столик.
Мама должна была подготовить все для торжественной выписки. Для этого существовало несколько заготовленный пакетов с шампанским и конфетами для доктора, для медсестры в приемном отделении, для регистратора в ЗАГСе, такой же пакет, только с закуской, должен был появиться на церемонии выписки.
Оставалось дело за малым. Надо было родить.
Я успокаивала себя тем, что вторые роды легче первых, ведь протекают они уже по проторенным родовым путям. В то же время, моя бабушка говорила мне, что при большой разнице между детьми повторные роженицы рожают также тяжело, как первородки.
Я не искала никакой возможности родить в особых условиях, понимая, что женщины как рожали тысячелетия, так и будут рожать до Второго Пришествия. Происходит это одним способом, и наука здесь бессильна предложить что-либо другое.
Из опыта я знаю, что самые коварные осложнения – это случаи с пациентами-медиками. А самые большие неприятности происходят с родственниками врачей. Медицина не любит ВИП-персон!
Мне не хотелось своей шкурой подтвердить эту статистику, и я решила идти в общем потоке.
Моя подруга, которая училась со мной в одной группе, наблюдала меня в течение беременности. Она снабдила меня направлениями в разные родильные дома моего округа, и я отдалась на волю Бога.
В тот день я была какой-то беспокойной. Вечером поссорилась с Сестрой по идеологическому поводу, чьих детей больше любят наши родители. Я говорила, что всех любят одинаково, а она утверждала, что они любят моего сына больше всего. Сестра – цунамическая по темпераменту женщина, и мы разругались с ней по телефону в пух и прах.
Вечером меня осенило, что то, как мы решили переставить мебель в комнате – в корне неправильно. Я аргументировала свои предложения, и мы с папой все передвинули заново. Вернее, я руководила тем, как все вещи вынимаются из шкафа в определенном порядке, чтобы не случилось беспорядка. Затем папа откатил шкаф, поставил на его место пианино. После этого я утомительно руководила тем, чтобы вещи правильно расположились в шкафу снова.
Когда складывали последние вещи, я пожарила вкусную картошечку со свининкой на ужин, сварила себе свеколки на случай, если придется в скором времени рожать, чтобы было, чем стимулировать кишечник.
Около полуночи все улеглись. Я спела Ярославу на ночь его любимые песни, он уснул. Около двух часов ночи я поняла, что легкое беспокойство, переходящее в недомогание, что тревожило меня с вечера, перерастает в настоящие роды.
Схватки были нерегулярные и не очень болезненные.
Я решила помыться, потому что не знала, когда мне удастся сделать это после родов.
Моих соседей по коммуналке не было, поэтому никто не путался у меня под ногами, когда я разводила кипучую деятельность по всей квартире.
Около трех ночи поднялся папа, который также не спал все это время, но не вставал, чтобы не мешать мне.
Около четырех я, сочтя, что ждать осталось недолго, позвонила Любимому. Я почему-то не хотела будить его посреди ночи и делать шоу из родовой деятельности. А четыре часа утра – это, в принципе, уже утро.
Любимый приехал где-то в пять, мы поговорили минут десять на светские темы, я собралась, и мы поехали.
На пороге квартиры меня прихватила нешуточная схватка. Мне не хотелось пугать папу, и чтобы перетерпеть, переждать схватку, я остановилась прямо в дверях, прижавшись лбом к косяку.
Того облегчения, что наступает между схватками, хватило для того, чтобы дойти до машины.
В машине схватки дошли уже до такой степени и силы, что терпеть я уже не могла. Я скулила.
Любимый хладнокровно управлял машиной. Я почти физически ощущала по тому, как он молча следил за дорогой и мягко отвечал на мои вопросы, что он сопереживает, причастен моей родовой муке.
Роддом на Вятской улице встретил нас недружелюбно. Дежурный врач буквально с порога нам сказала, что без особого оплаченного направления у них рожать нельзя, так как у них тут окна пластиковые и все такое.
Отказать в осмотре она не имела права. Я переоделась в больничную робу, забралась на смотровое кресло.
-У вас два пальца всего, вы еще успеете в любой другой роддом. Я вас не принимаю.
-Но я же врач, такой, как и вы, имейте снисхождение…
-Нет, без направления никак нельзя.
Когда я вышла на порог приемного отделения снова в уличной одежде и объяснила Любимому, что произошло, я думала, что он их сейчас порвет. И врача, и акушерку. Но Любимый прекрасно держал себя в руках и повез меня по следующему адресу, что был у нас в запасе.
Я в глубине подсознания помнила, что раскрытие шейки на два пальца – это уже родовая деятельность, это самый разгар первого периода родов. Выгнать за порог женщину в родах в роддоме не имеют право. А если бы я родила прямо у них в дверях? Тетку, что дежурила в тот день, как минимум, сняли бы с работы, и главного врача нагрели бы по пятое число.
Пока я в перерывах между нарастающими схватками думала эти мысли, мы доехали до следующего роддома.
Нас встретили как родных. На контрасте с предыдущим приемом, мы не верили своим глазам. Такое было ощущение, что нас всю жизнь там ждали.
Роддом имени Абрикосовой располагается на Белорусской уже более ста лет. Старинное дореволюционное здание, оно как будто дышит уютом и гостеприимством. Высокие потолки, по углам в палатах замурованы уже ненужные ныне печи. Попадая туда, чувствуешь себя, как у Христа за пазухой.
Акушерка заполнила карту, провела первичный осмотр, сделала клизму.
Схватки нарастали по длительности и интенсивности.
Полностью подготовленная к родам, в больничной одежде я прошла в предродовую палату.
Дежурный врач, когда узнала из карты, что я – ее коллега, как-то очень тепло отнеслась ко мне, сказала, что у нее тоже трое детей, и страшного здесь ничего нет, и чтобы я потерпела немного.
Вставать мне не разрешили. Когда начиналось схватка, я цеплялась за поручни руками и читала молитву.
Возле меня крутились две девочки-ординаторы. Я вдруг вспомнила, что тоже была начинающей, и пациенты не воспринимали меня всерьез, общались со мной по большому одолжению. Почему-то всплыло в памяти, что ординатура стоит очень дорого, девочки вот учатся, но, в сущности, делать им ничего не позволяется.
Они прониклись уважением к моим мучениям, и сильно мне не докучали.
-Мы только схватки ваши посчитаем, и уйдем, - оправдалась одна из них.
-Когда я рожу? – спросила я. Большие часы висели на стене прямо перед моим носом.
-Да к обеду родишь, - ответила та равнодушно.
Подошла дежурный врач, та, что мама троих детей. Провела осмотр, вскрыла плодный пузырь. Схватки сразу резко усилились.
-Когда я рожу? – за этим вопросом читалась мольба прекратить побыстрее эти муки.
В полвосьмого утра я обратила внимание, что у меня пропал живот. «Головка уже в полости малого таза, вот живот и уменьшился», - машинально подумала я и провалилась в забытье.
Новая волна неукротимой муки нахлынула меня. Мне казалось, что меня колотит, сжимает, разрывает родовая мука.
Снова забытье. Я не спала всю ночь. И в полудреме между схватками мне грезился цветочный луг из детства, и я, маленькая истребительница цветов, пробираюсь по нему, как по сказочному лесу. Или мне это кажется?
Новый приступ просто выкручивал мой живот. Причем нельзя сказать, что это боль. Вот когда ножом обрежешься, или ногу отдавят, или обожжешься ненароком – вот это боль. Сильная и короткая. В родах же – самая настоящая мука. Ребеночка ты должна вымучить, выстрадать, так вытерпеть и возжелать его рождения, что самая главная потуга должна прийти как долгожданное освобождение, как награда за муки, как высочайшее удовлетворение после невыносимых, непреодолимых мук. Не зря говорят: «Родовая мука». Нет такого понятия, как «родовая боль». Боль – это что-то неестественное, симптом какого-то неестественного для организма состояния, которое должно быть прекращено вмешательством врача. Родовая мука – состояние естественное. Мамочка должна почувствовать всю торжественность появления на свет ее ребеночка, именно переживая эту неотвратимую муку. Никто не в силах преодолеть этой муки. Это таинственное испытание, с которого начинается новая жизнь. Родовую муку нельзя ни остановить, ни переложить на другого, ни заменить ничем, можно только вытерпеть, и в этом ее особенное таинственное торжество.
Снова забытье. Сквозь мимолетное блаженство в состоянии покоя я вспоминаю, что такое со мной уже было. Да, точно было, когда я рожала Старшенького, перед самыми родами схватки были такой ужасной силы, что между схватками я проваливалась в короткое забытье. Значит, скоро, уже скоро.
Новая волна какой-то исключительной силы навалилась на меня.
-Смотрите, она же у вас рожает, быстрее в родзал ее! – послышалось вокруг.
-Вставай, вставай, поднимай ручки, дыши-дыши вот так, молодец, сейчас мы тебе рубашку переоденем и будешь рожать. Вот так. Ложись сюда. Сейчас будем тужиться.
В забытьи я плохо понимала, сколько прошло времени.
-Вот, так всегда. В родзал приведешь женщину, и роды кончаются.
Я пролежала несколько минут. Стала накатывать новая волна.
Я невероятно напряглась, просто космически сосредоточилась, и мне послышался крик моей девочки.
-Ну, не расслабляйся, давай еще, теперь плечики выводим.
Через мгновенье тепленькое тельце Машеньки лежало у меня на груди. Моя девочка причмокивала довольно, не кричала, вела себя спокойно.
Я испытывала физическое удовольствие от того, что все это позади, а впереди теперь – счастливая жизнь, каждый день которого будет только приращивать мне счастья, покоя и радости.
Нас разлучили ненадолго. Меня повезли зашивать в хирургический кабинет. Роды были стремительные, толком обезболить меня не успели.
-Урологом. Я боль терпеть больше не могу, - угрожающе предупредила я.
-А и не надо. Сейчас новокаином все обезболим, все зашьем, и будешь как новая. Муж твой спасибо потом мне будет говорить. Так, сейчас уколю. Терпи! Колю! Шью!
«Муж… Где он, этот муж?», - на миг моя радость омрачилось при воспоминании о неустановленном статусе наших отношений с Любимым, но я тут же забыла об этом при обозначении радостных перспектив общения с Любимым после пластики.
-Вес вашего ребеночка четыре триста, рост пятьдесят три сантиметра, - сообщили они мне радостным шепотом.
-Спасибо, - смогла ответить я. Вот какое дело смогли доверить ординаторам. Вот ради чего они дежурили всю ночь.
Через полчаса меня вывезли на каталке в коридор и оставили для наблюдения со льдом на животе. Женщин после родов всегда оставляют на два часа возле родильного зала, чтобы оказать ей помощь в случае кровотечения.
Вскоре мне принесли мою малышку, приложили к груди. Она тут же принялась сосать с таким видом, как будто это – самое ответственное, интеллектуальное и достойное ее занятие из всех, какие только могут быть. Мне выдали мой телефон.
Тут же позвонила Сестра. Я сразу поняла, что она звонит мириться.
-Ну, чего ты там делаешь? – спросила она подобревшим тоном.
-Грудью Машу кормлю, - ответила я не без ехидства. Будет знать, как с любимой сестрой ругаться.
-Вот, видишь, как хорошо, что я на тебя вчера покричала, сразу дело-то и пошло. А то сидела, как калоша. А ты что, родила уже? Ой, как, кого, ну и дела!
Я целых два счастливых часа держала маленькую у груди, боясь пошевелиться. После этого ее отвезли делать противотуберкулезную вакцину, а меня подняли на громыхающем лифте в палату.
-Отсчитай от момента родов три часа и обязательно сходи в туалет. Если встать не сможешь, позови акушерку, она выпустит мочу катетером.
Когда меня привезли в палату, было уже около одиннадцати. Я попыталась встать. Сначала опустила ноги и попыталась их вставить в шлепанцы. Довольно забавно и неуместно смотрелись мои бледные ноги с бордовыми ухоженными ногтями в обстановке палаты. Пока я разглядывала свои ноги, я как-то отвлеклась и незаметно для себя встала.
Моему ликованию не было предела. Я встала! Я иду! Новая жизнь! Начало! Счастье!
Моя радость немного помутилась, когда в туалете я поняла, что швы наложены везде, и даже на мочеиспускательном канале. В панике я позвонила маме.
-Мама, мама, у меня струя мочи идет турбулентным потоком, мне, похоже, уретру прошили, - выпалила я маме по телефону. Турбулентный – это значит вращающийся и разбрызгивающийся. Нормальная струя идет ламинарным потоком, то есть просто льется единой массой и все.
-Не бойся! Коллатераль выработается, - ответила мне мама, венеролог с тридцатипятилетним стажем работы. Коллатераль – это вроде дополнительного русла, параллельного предыдущему. По абсурдности этого предложения я поняла, что мои уже приложились и отмечают рождение Машеньки.
Позже, когда я рассказала бабушке, которая пятнадцать лет принимала роды у жительниц шести деревень и сел про свои швы, она сказала мне две вещи. «Эх, не умеют сейчас грамотно родовое пособие оказывать, о роженицах никто не заботиться». Из этого я поняла, что моей вины в моих разрывах нет, они возникли не от того, что я как-то неправильно себя вела в процессе, не так дышала, не так тужилась или не так рожала, не слушая, что говорит акушерка. И «в старые времена с такими разрывами ты была бы не жилец, нет, не жилец». Это значит, что в доантибиотиковые времена разрывы промежности третьей-четвертой степени заканчивались летальным исходом. Рана была инфицирована, и все, смерть. Это сейчас, слава Богу, ушили, профилактически антибиотик дали, и никаких проблем.
Машенька родилась в Сочельник. Больше никто в эти сутки не родил, я лежала в палате одна. Рядом в кроватке лежала моя девочка.
Я думала, что после ночи в родах, следующую ночь я буду спать как убитая. Не тут-то было. Я всю ночь караулила дыхание малютки, от нечего делать каждый час прикладывая ее то к одной груди, то к другой.
-Мамочка, почему в темноте лежите?
-Ну и спите, а ночник включите. Мало ли, еще ночью к малышке будете вставать, споткнетесь и упадете чего доброго, слабая ведь еще после родов-то.
Когда на следующий день я пыталась помыть и перепеленать девочку, у меня это не очень ловко получалось с непривычки, и Маша сильно кричала. Тут же зашла медсестра.
-Почему девочку успокоить не можете? А, вы переодеваетесь? Ничего, ничего, дети часто сначала это не любят, привыкнете.
Но апогеем трогательной заботы было то, как старая-престарая детская сестра, видимо, ровесница самой Абрикосовой, в память которой и был возведен этот роддом, басом сказала мне:
-Это ведь у вас не первый ребенок, девочка?
Я уж не стала разочаровывать милую медсестру и рассказывать, что я вообще в другом городе рожала.
